В Москве скончался бывший министр обороны России Игорь Родионов

Игорь Родионов (в центре снимка) в редакции «КП». В кадр попал и наш военный обозреватель Виктор Баранец (крайний справа).

Фото: Владимир ВЕЛЕНГУРИН

Я имел великую честь быть пресс-секретарем генерала армии Игоря Николаевича Родионова, когда он в 1996 году стал министром обороны России. Его авторитет в армии был колоссальным. Он заслужил его профессионализмом высшей пробы и офицерской порядочностью. А еще тем, что не боялся в глаза критиковать ельцинскую власть за то, что она не уважала людей в погонах и унижала их. Зато готова была встать перед ними на колени, когда ей грозил народный бунт. На посту министра обороны из-за своей оппозиционности он стал слишком опасным для Ельцина и его клики. Потому и возглавлял Вооруженные силы всего лишь 10 месяцев.

Вспоминаю, как осенью 1996 года между Кремлем, правительством и Минобороны шла ожесточенная перепалка: простые граждане, правозащитники, журналисты требовали опубликовать поименные списки военнослужащих, погибших в Чечне, но власти не решались. Администрация президента и Кабмин были категорически против: "Не надо взрывать народ". Даже уборщицы Генштаба и те понимали, что о публикации не может быть и речи. В противном случае Минобороны "подкладывало бомбу" под Ельцина. А запросы продолжали и продолжали поступать... От "Комсомолки" было уже третье или даже четвертое письмо.

Однажды министр обороны Игорь Николаевич Родионов вызвал меня, подал толстенную папку и сказал:

- Передайте это в "Комсомолку". Пусть публикуют.

Я открыл папку и обомлел: "Списки военнослужащих Российской армии, погибших в Чечне"...

Когда "КП" опубликовала списки, а затем и напечатала Книгу памяти, редакция пригласила Игоря Николаевича к себе в гости. Когда Родионов вышел на балкон, его и сфотографировал Владимир Веленгурин (попал в кадр и я).

Но тот поступок Кремль Родионову не простил.

Уже тогда он подписал себе "приговор"...

Который был объявлен Ельциным 22 мая 1997 года.

Публикуем отрывки из книги Виктора Баранца «Ельцин и его генералы».

МОЛОЧНЫЙ ПОРОСЕНОК

Было это осенью 1996 года в дальневосточной армии, которой в свое время Родионов командовал.

Министр шел по коридорам штаба, внимательно все осматривал и очень напоминал мне человека, приехавшего в родной дом, в котором давно не был. Спросил у командарма генерала Морозова:

– А в зале заседаний военного совета потолок во время дождей по-прежнему протекает?

– Не так давно залатали, товарищ министр.

Зашел в свой бывший командирский кабинет, посидел в кресле,сказал:

– Здесь прошли мои лучшие офицерские годы.

Такие же слова он говорил о своей службе во Львове, в Тбилиси и других гарнизонах, и получалось так, что везде, куда ни забрасывала его служба, – везде были лучшие годы. В Уссурийске были «самые лучшие».

Родионов не выдержал, чтобы не слетать на вертолете на «свой» полигон, где «в свое время вдоволь наелся песка и дыма». Прошелся по рыжей полигонной земле, усыпанной ржавыми гильзами, грустно осмотрел поросшие жухлой травой сопки.

Затем со свитой поехал в в родной танковый полчок, где так же, как пятнадцать лет назад, шелестели на ветру желтые тополя и в одном из домов по-прежнему не было питьевой воды... Долго ползал с бородатым комдивом по разложенной на полу огромной карте, изучая дислокацию частей, вникал в оперативные планы и страшно возмутился, что комдив в угрожаемый период собирался загонять один из полков в единственное во всей округе болото...

Кто-то вспомнил, что уже 16.00, а у министра с самого утра крошки во рту не было. Предложили отобедать в офицерской столовой. Он согласился. Вместе с толпой сопровождающих генералов и офицеров пошли в столовую.

Веселели у «эскорта» глаза: хороший повод под соточку вспомнить молодость, икорки красной отведать, крабику ножку отгрызть... С 6.00 не только у министра во рту крошки не было. Когда зашли в столовую и взглянули на обеденный стол, который по размерам был чуть меньше футбольного поля, у многих мигом рот набух слюной.

Среди роты стеклянных гранат «Московской», «Распутина», «Столичной» возлежали метровые кижучи и гигантские, словно башни танков, крабы, краснели и чернели лохани с икрой, а симпатичный поросенок, еще утром хрюкавший на прикухонном полковом дворе, глазками московской проститутки смотрел на свиту, и казалось, что он даже слегка шевелил веточкой свежайшей кинзы, воткнутой в его аппетитно зажаренную пасть...

Родионов остолбенел. Командующий войсками Дальневосточного округа генерал-полковник Виктор Чечеватов, который еще секунду назад со счастливым видом Наполеона, взявшего Москву, открывал дверь министру в «комнату сюрпризов», обрел похоронный вид. Командарм генерал Александр Морозов смотрел на Родионова глазами собаки, стащившей со стола хозяина рождественскую утку.

– Вы что, с ума сошли?! – почти сорвался на крик Родионов. – У вас офицерские дети жуют сухари! Нет, мне такой обед не нужен! Как людям в глаза будем смотреть? – И, резко развернувшись, пошел из «греческого зала».

Голодная свита траурной процессией понуро потянулась за ним, стараясь не смотреть на молочного поросенка с веточкой кинзы в пасти.

– Командир дивизии. – сказал на ходу Родионов, обращаясь к бородатому генералу, – вечером за этим столом устройте ужин для ваших офицеров, которым я досрочно присвоил сегодня очередные воинские звания. За мой счет!

В офицерской столовой, которая, как оказалось, не работала уже полгода (из-за отсутствия денег у офицеров) был торжественный ужин в честь новоиспеченных капитанов и майоров. Жены их, давно не сидевшие за столь щедрым, ломившимся от яств столом, украдкой складывали в свои сумочки бутерброды с царской снедью – дома ждали их детишки...

И захмелевший старлей, в тот день получивший из рук Родионова новенькие погоны, предложил первый тост за министра обороны...

Знакомый офицер штаба дивизии, рассказывая мне обо всем этом, сообщил также, что гарнизонные остряки распустили слух, что будто после облома с несостоявшимся обедом комдив приказал отменить уставную форму приветствия «Здравия желаю!» и заменить ее на «Приятного аппетита!»...

В тот же день группа офицеров и генералов, сопровождавшая министра, улетела из Уссурийска без обеда. Возвратились в Хабаровск поздно ночью. Страшно хотелось есть – пустой желудок прилипал к позвоночнику. В номере гостиницы стояла ваза с яблоками. Мы с адъютантом министра жадно набросились на них. В дверь постучали. Вошел помощник министра генерал-лейтенант Виктор Иванович Козлов– справиться, как устроились. Тоже взял яблоко из вазы. И сказал нам:

– Приятного аппетита, товарищи офицеры!

Мы дружно рассмеялись.

КАЛИНИНГРАД

Прилетев в Калининград, Родионов заслушал доклады командующего флотом и командующего общевойсковой армией. Доклады были мрачные, но не безнадежные. Военачальники изо всех сил пытались показать, что не теряют оптимизма и всячески выкручиваются из никудышного положения. Они наверняка уже знали, что Родионов не любит безутешного нытья («Сейчас всем плохо!») и больше всего ценит конструктивизм.

Родионов иногда вставал из-за стола, надевал очки и внимательно рассматривал оперативные карты Калининградского особого района. Вид у него при этом был хмурый. Я все пытался разгадать, о чем он думает. Если министр идет по карте вдоль государственной границы, вчитываясь в аббревиатуры, в которых «запрессованы» данные разведки о военных группировках на территории сопредельных стран, – много ума не нужно, чтобы понять, о чем он размышляет.

Наши границы в Прибалтике были облеплены такими аббревиатурами, как соты пчелами. Легко представить, что их станет еще больше, когда натовцы потянут на восток свои новые военные базы. И я подумал: «А ведь все дело идет к тому, что Балтфлот придется сворачивать до флотилии, а вместо общевойсковой армии лепить дивизию. Больше не потянем...»

Эти мысли ошпарили меня, как кипятком. Я прогнал их к черту.

Уже на другой день, когда министр прибыл в одну из дивизий 11-й общевойсковой армии, один из ветеранов, видать больше других осведомленный или просто очень догадливый, вдруг умоляюще произнес:

– Игорь Николаевич, нельзя уничтожать армию. Армию надо сохранить. Мы просим вас...

Родинов ничего не ответил. И я подумал, что тяжело быть министром разваливающейся обороны.

Потом Родионову показывали Музей боевой славы дивизии. Начальник музея, симпатичный старший прапорщик, боготворящий каждую пылинку, что хранит память о прославленном его соединении, вдохновенно рассказывал о боевой летописи дивизии. Одна за другой мелькали фамилии легендарных полководцев, один за другим мелькали подвиги, и создавалось впечатление, что все самое лучшее и самое высокое, что было в истории Вооруженных Сил, рождалось в этой дивизии.

За годы службы мне довелось увидеть десятки музеев боевой славы частей, армий, округов и флотов. Еще больше видел Родионов. Сейчас, когда армия стала экономить буквально на всем, когда в некоторых музеях стали устраивать коммерческие лавки по продаже реликвий, этот выглядел каким-то священным храмом. Пропахший ржавой медью гильз и нафталином мундиров давно ушедших в мир иной маршалов, глядящий в глаза нынешних поколений выцветшими глазами фронтовых фотографий и глазницами пулевых пробоин на солдатских касках, он заставлял остановиться, задуматься, вспомнить. Помнить...

Родионов стоял посреди зала – седой и грустный. Он сам был родом из той, Великой Армии, гордо пронесшей свои боевые знамена по Европе. Теперь волею судьбы он стоял во главе этой армии, первой «победой» которой был расстрел собственного парламента, а первым поражением – бесславный поход на Кавказ...

Мы уезжали из дивизии, и следом за машиной министра плотным неровным строем потянулись ветераны, позвякивая тяжелыми гроздьями орденов.

– Игорь Николаевич, – кричали они вдогонку, – армию надо сохранить!

Родионов согласно кивал головой. И уже не имело значения, какую армию они просили сохранить – 11-ю общевойсковую или Российскую...

...Потом было инспектирование кораблей в Балтийске. Они гуськом стояли у причальных стенок в гавани – последняя гордость умирающего Российского флота...

В одной из кают-компаний, где предстояло заслушивание очередного командира, Родионов увидел старенькое обшарпанное пианино. Подошел, поднял крышку, прошелся по клавишам. Пианино грустно что-то вскрикнуло в тишине, обрамленной сталью ракетоносца...

Доклад командира Балтийской военно-морской базы шел по привычной схеме: положение тяжелое, но бьемся... Родионов был доволен, что командиры и без его указаний «схватили» сами ариаднину нить выхода из создавшегося положения: выжимать из себя, из подчиненных, из техники все, чтобы меньшим количеством поддерживать приемлемый уровень боеготовности. То была тоже сверхзадача, которую министр обороны СССР маршал Антон Гречко давным-давно ставил полку Родионова на Яворовском полигоне под Львовом...

Родионов прибыл в Калининград в то время, когда там готовились к выборам главы администрации области. Еще в Москве он предупредил членов своей делегации: нельзя допустить, чтобы приезд министра обороны кто-то из претендентов попытался использовать в своих пропагандистских целях. Повод для такого разговора дала «Комсомольская правда», которая сообщила: министр обороны России прибывает в Калининград специально для поддержки одного из кандидатов в губернаторы – актрисы Яковлевой. И тут же пошли звонки из аппарата Маточкина – действующего губернатора, желавшего сохранить пост за собой.

В Калининграде Родионов старался не давать повода уличить его в поддержке кого-либо из претендентов: «убегал» на флот, в войска. Но его догоняли.

Яковлева появилась в нашей свите на одном из ракетных кораблей и не упускала возможности засветиться в телекадре рядом с министром. Игорь Николаевич деловито осматривал боевые части, ныряя из люка в люк. У многих сопровождавших его сухопутных генералов вскоре началась явно выраженная одышка, и они отставали от министра. Актриса не подавала вида, что такой марафон ей не под силу, и не сходила с дистанции.

Флотским офицерам это даже нравилось. Они услужливо пропускали даму вперед, чтобы полюбоваться туго упакованными в брюки роскошными формами...

Надолго актрисы не хватило.

В конце доклада командира Балтийской военно-морской базы Родионов задал ему уже ставший традиционным вопрос:

– Когда вы в последний раз получали деньги?

Контр-адмирал вопросительно посмотрел сначала на

Главкома ВМФ адмирала флота Феликса Громова, затем на командующего флотом адмирала Владимира Егорова. По старой службистской привычке – надо было хотя бы зрительно «проработать» этот вопрос, прежде чем отвечать на него.

Сигнал был понят: «руби правду-матку». Контр-адмирал негромко вымолвил:

– Два месяца назад.

– А сколько у вас детей?

– Трое.

– Жена работает?

– Нет. Сидит с самым маленьким.

– А как же выкручиваетесь?

– А у меня зять в банке работает! И теща помогает!

Взрыв смеха.

Родионов тоже смеется. Смех веселый, глаза грустные.

...Кавалькада машин мчится из Балтийска в новый гарнизон. В районе заставы специально «под министра» сварганили огромный – примерно десять на три – стенд с лозунгом. Краска еще не высохла. Рядом вытянувшийся по стойке «Смирно» и сияющий от гордости за свой шедевр плакатного искусства капитан-лейтенант: только ему известно, что этот стенд стоил пяти бессонных ночей, трех ведер краски и десяти бочек соленых матюков гарнизонного начальства. У кэпа красные от бессонницы глаза, млеющая физиономия и грудь колесом – ждет благодарности.

Мы проезжаем мимо, слегка притормозив, чтобы вчитаться в великое творение. Несколько матросов с еще не отмытыми от краски руками и носами выглядывают из-за ближайших рыжих кустов.

На стенде метровыми буквами в две строки:

ФЛОТ РОССИИ СЛУЖИТ, ФЛОТ РОССИИ ПРЕДАН!

– Удивительно точные слова, – наконец-то выдавливает из себя после некоторого шока кто-то из сопровождающей министра свиты...

То был тот редкий случай, когда одновременно хотелось и смеяться, и помолчать...

ТАДЖИКИСТАН

...Вертолетные винты бешено отмахиваются от ослепительного таджикского солнца. Мы идем на 12-ю погранзаставу.

Столб грязно-белой пыли, словно от ядерного взрыва малой мощности, поднимается вокруг вертолета.

Родионов и Рахмонов выходят первыми. Сначала святое – возложить цветы к обелиску в честь разгромленной афганскими бандитами заставы. Минута молчания.

Примерно в километре от позиции новой заставы в голубой горной дымке чернеют стены заставы погибшей.

Родионов слушает рассказ старшего пограничного генерала о той трагедии. И оглядывает окрестности. Генерал в зеленой фуражке говорит, что та, погибшая, застава, располагалась как бы на дне гигантского горного стакана и была со всех сторон уязвима. Теперь позиция гораздо лучше. Теперь пограничники усилены армейскими подразделениями и если что – зубы могут показать будь-будь.

Я смотрю на министра и уже – могу хоть на что спорить – знаю, о чем он сейчас думает: о том, что было бы лучше, если бы не было «теперь»...Только очень тупой афганский командир мог удержать себя от соблазна ударить с горных высот по заставе, которая простреливалась насквозь...

Родионову показывают врытые в землю казарму, столовую и даже миниатюрный хлебозавод. Министр обороны России рядом с президентом Таджикистана колоритно смотрелись за грубо сколоченным дощатым столом: оба макали горбушки свежего хлеба в блюдце с горным медом и хлебали чай из кружек с оббитой эмалью.

Мед мне показался горьковатым...

Рахмонов времени зря не терял. Когда стал давать интервью журналистам, слегка повернулся к Родионову и, хитровато блеснув миндальными глазами, очень громко стал рассуждать:

– А вы знаете, что после распада СССР Таджикистан оказался самым обделенным по оружию государством? Нам даже ножа деревянного не осталось...

– Не заливай, Эмомали Рахмонович, – с улыбкой говорил ему Родионов, – и не прибедняйся...

Рахмонов еще больше распалился. Потом как бы случайно стал с гордостью рассказывать о природных богатствах республики, о том, что в этих предгорьях люди часто находят золото...

Родионов засмеялся – ясно было, куда клонил Рахмонов. И пошутил:

– Ты еще расскажи, что в этой долине таджики слитки золота будто земляные орехи собирают!

Осматривая с полукилометровой высоты ту долину, я вспомнил о том, что по ней пролегает одна из главных наркотрасс из Афгана. Наша расстрелянная застава была костью в горле тех, кто водил с той стороны тайные караваны с героином и планом. Но нажиться на этом страшном зелье хотели не только афганцы: один из офицеров штаба 201-й дивизии рассказал мне, что там же с поличным был арестован один из наших высокопоставленных генералов штаба миротворческих сил РФ в Таджикистане. Но говорить об этом в голос не полагалось...

Сквозь грохот вертолетных двигателей Рахмонов рассказывал Родионову о богатствах своей республики, про которые российский министр обороны и сам хорошо знал. Слушая таджикского президента, Родионов устало думал о том, что на его месте он поступал бы точно так же...

...В зале гарнизонного Дома офицеров не было свободных мест. Тут сидела почти вся 201-я мотострелковая дивизия – от рядовых до комдива. Ожидали выступления министра. Когда Родионов вышел к трибуне, в зале, мне показалось, физически ощущалась атмосфера какой-то настороженности. Возможно, это было связано с активно распускаемыми слухами о выводе соединения в Россию. И потому было ожидание «приговора». Почувствовав это, Родионов начал так:

– Я недавно был недалеко отсюда – в Дели. Так вот, Душанбе мне нравится больше...

Зал взорвался аплодисментами. Лица людей посветлели. Министр говорил о благородной роли дивизии, о том, что ее личный состав выполняет здесь особую миссию в интересах России. А над сценой большими лепными буквами было написано «За нашу Советскую Родину!»...

Священник пригласил министра в полковую церковь – крохотную и уютную. От образов веяло теплом и умиротворением. А где-то вдали слышались выстрелы. Родионов зажег свечку – за ним все сопровождающие. Священник стал читать молитву. И всех охватило какое-то необъяснимо возвышенное чувство: тихий шелест страниц Библии, певучий голос полкового священника, серебряные кресты, «золото» погон и трепетный огонь оплывающих свечей...

Когда-то многие из нас приезжали в командировку в Таджикистан, как на курорт: солнце, дыни, виноград, персики, шашлыки, вино...

Сейчас приехали, как на фронт. Над республикой витал зловещий дух войны. Наши друзья-таджики дрались между собой. Между ними вставали русские воины-миротворцы. Часто лилась кровь. Шла роковая расплата за то, что мы в свое время в этом цветущем и богатом краю выпустили джина сепаратизма из бутылки и не помогли таджикам сохранить мир в их доме. Впрочем, в своем тоже...

Когда министр обороны РФ покидал гарнизон, дивизионный оркестр грянул марш «Прощание славянки».

– Но мы не прощаемся, – многозначительно сказал Родионов Рахмонову...

НАТО

Первый раз в качестве министра обороны Родионов полетел за рубеж в Норвегию. Его пригласили выступить на совещании министров обороны НАТО.

Увидев в иллюминатор норвежских морских офицеров в форменных плоских фуражках с помятым верхом, министр бросил:

– У меня такое впечатление, что норвежцы на них спят...

Внизу, у трапа, поблескивали объективами телекамеры – предмет особой нелюбви Родионова.

Я на эти телекамеры смотрю, как на пулеметы, – сказал он однажды, со вздохом двигаясь навстречу крупнокалиберным оптическим стволам и, видимо, вспоминая напутствие Ельцина в день назначения на пост министра обороны: «Игорь Николаевич, ты не бери пример с Грачева – в телевизоре часто не светись...»

Он, может быть, и не светился бы...

Он сделал всего пять шагов по земле Бергена, когда норвежская журналистка спросила у него:

– Какие у вас первые впечатления о Норвегии, увиденной с борта самолета?

– Прекрасная, любовно обустроенная трудолюбивыми руками страна, – сказал министр. – Я хотел бы с высоты птичьего полета посмотреть на всю вашу прекрасную землю и ее сказочные побережья...

Эти слова мигом разнесли все ведущие телекомпании.

Вечером на торжественном приеме журналист одной из них, занимающийся рекламой туризма, сказал мне:

– Один комплимент Родионова Норвегии стоил того, чтобы сразу подскочил спрос на турпоездки по нашей стране. Хорошие слова известного человека – для нас тоже хороший бизнес!

В Бергене министры обороны НАТО встретили его с настороженной учтивостью. Им тоже нужно было сделать с помощью Родионова (или на Родионове) бизнес. Политический. И прежде всего, конечно, услышать о согласии ослабевшей в военном отношении России на продвижение НАТО на восток.

Родионов сказал: «Россия этого не приемлет». Эти слова он повторил и три месяца спустя в Брюсселе. Улыбчивый генсек НАТО Хавьер Солана сразу погрустнел. У натовских генералов аргументы грубы, как танки: «Мы будем двигаться на восток, хочет этого Россия или нет».

– Это ваше право, – говорил им Родионов, – но следом за вами на восток опять ползет «холодная война».

– С вами мне непросто говорить, – посетовал министр обороны Великобритании Майкл Портилло, – вы гипнотизируете собеседника своим жизненным опытом и непробиваемостью аргументов. С вашим предшественником было гораздо легче. Он был сговорчивей...

В сентябре 1996-го в норвежском Бергене натовские генералы пробовали Родионова «на зуб». В декабре 1996-го в Брюсселе натовские генералы хотели Родионова «раскусить». Это было заметно и по манере обращения, и по тону переговоров. В Бергене Родионова, как мне показалось, натовцы даже нарочито превратили в телезвезду и не скрывали, что «сегодня день русского министра». Вели себя крайне учтиво, и даже то, что уже тогда Родионов заикнулся о необходимости кардинального реформирования НАТО, было нарочито пропущено мимо ушей стратегами Североатлантического альянса.

И Родионов, и все члены российской военной делегации уже тогда прекрасно понимали, что такая позиция России для НАТО выглядит всего лишь как благое пожелание. Москву там уже никто не слушал. Он и сам не скрывал этого, уже на другой день после встречи в Бергене заявив, в частности, что Москва на данный процесс серьезно влиять не может.

Доклад министра обороны президенту о результатах Бергена закончился резюме Ельцина: сначала договор России с НАТО, а затем расширение альянса на восток. Из штаб-квартиры Североатлантического союза тут же послышался категоричный ответ: никакого договора. Потом, правда, позиция эта была несколько смягчена и натовцы стали поговаривать о какой-то хартии – документе, который мало к чему стороны обязывал.

Когда Родионов прибыл в декабре в Брюссель, его на авиабазе встречал наш посол в Бельгии Виталий Чуркин. Перед тем как идти на переговоры с натовцами, дипломаты и военные сели за стол – согласовать позиции. Меня поразило, что Чуркин стал поучать наших генералов, «как себя вести» на переговорах, и рекомендовал «не паниковать». Он даже посоветовал, чтобы не было «касательства к вопросу о перенацеливании ракет» – то был явный камешек в огород Родионова, который незадолго до приезда в Брюссель в своей статье в «Независимой газете» всего лишь в гипотетическом плане высказался об этом...

Генеральный секретарь НАТО Хавьер Солана буквально с порога начал «выкручивать руки» Родионову, настаивая на принятии решения об обмене офицерами связи между МО РФ и штаб-квартирой НАТО. Родионов был непреклонен: нужен договор, в котором бы четко были прописаны все «правила игры». Солана маневрировал, уходил от ответа, хорошо понимая, что с помощью такого договора Москва может повязать по рукам и ногам все далеко идущие планы НАТО...

В тот день стороны так и разошлись – каждая при своих интересах...

ИНДИЯ

...Мы летели в Дели. Как только самолет набрал высоту, Родионов совершил свой ставший традиционным обряд – обошел все «отсеки» и поинтересовался, как люди разместились. Потом вернулся в свой рабочий салон – работать над документами, которых всегда был воз и маленькая тележка.

Время от времени он приглашал к себе кого-нибудь из членов делегации и въедливо обкатывал с ним тот или иной вопрос. За рубеж он брал только самых необходимых генералов и офицеров. В состав его делегации входили исключительно «функционалы» – специалисты, которые вели какой-то конкретный вопрос в соответствии с программой визита.

Грачева, помимо большого числа специалистов, обычно сопровождала еще и целая орава минобороновских «туристов» и журналистов. Родионов от журналистов долго категорически отказывался, и у меня (как пресс-секретаря министра) не раз бывали неприятные стычки с начальником аппарата – помощником министра обороны генерал-лейтенантом Козловым. Виктор Иванович продолжительное время ограждал министра от прессы, и спорить с ним было трудно. Вероятно, здесь сказывался менталитет, приобретенный генералом во время «особенной» работы за рубежом, на которой не принято было светиться...

Когда министр обороны не привечает прессу, она платит ему тем же.

Ведь что, например, получилось после того, как Родионов слетал в Норвегию, где, по сути, произошел его «военно- дипломатический бенефис»? По телевидению промелькнул минутный репортаж, а в газетах – три-четыре малюсенькие заметки. Это было очень похоже на информационную блокаду. Работа Родионова в Бергене была как бы «не замечена» СМИ, и мне в авральном порядке пришлось выправлять положение. Но время было упущено. Единственное, что удалось сделать вдогонку событиям, – дать статью министра в «Московских новостях» – «Россия – НАТО: после Бергена».

При таком положении дел серьезно говорить о формировании необходимого имиджа министра не приходилось.

Я всегда считал очень недалекими тех пресс-секретарей, которые из кожи вон лезли, чтобы «сформировать положительный имидж» шефа. Надрывая пупки, лепят они лубочные, примитивные клипы, от которых за версту пахнет ложью. Нет колоритной личности, нет ума – никакой фальшивый клип обмануть народ не поможет.

Помню, после назначения Родионова неблагожелательно настроенные журналисты не упускали случая намекнуть на его солидный возраст, имея в виду и здоровье...

Некоторые наши минобороновские «имиджмейкеры» рекомендовали мне притащить ранним утром к дому Родионова пару телекамер и показать Игоря Николаевича во время пробежки в парке или купающимся в ледяной воде бассейна. Я был сторонником честных, искренних материалов. И потому больше думал о том, чтобы имидж министра вырастал не из «заказных» статей или репортажей придворных борзописцев (что и сейчас делается), а из правды о нем, из тех ситуаций, в которых он оказывается.

В Бергене была уникальная возможность честно и ярко показать физическое состояние министра обороны...

После окончания переговоров все министры выходили к парадному входу и садились в свои машины. Родионов спросил у Соланы, каково расстояние до отеля, отведенного для русской военной делегации. Тот ответил: не более двух километров. Когда подали машину «под Родионова», он неожиданно вежливо отказался от нее и предложил членам своей делегации пройтись до отеля пешком. Кто-то из наиболее осмотрительных намекнул министру, что это затея рискованная хотя бы потому, что у нас все рассчитано по минутам, как бы не опоздать на торжественный прием. Но Родионов от своего намерения не отказался. Мы ходко двинулись в путь. Следом за нами увязались один российский телеоператор и несколько иностранных.

Через сотню метров я уже пожалел, что не оставил свой «кейс» с документами в машине, но отставать от министра было просто неприлично. В руках некоторых генералов и офицеров, сопровождавших Родионова, замелькали носовые платки. Министр не сбавлял темпа. Норвежский гид демонстрировал явно неважную физическую форму – не скрывая появившейся одышки, с большими паузами рассказывал об исторических местах своего города. Не лучше оказался и наш молодой переводчик. Он переводил так:

– А вот... ху-у-у-у... это... ху-у-у-у... памятник... ху-у-у... семнадцатого... ху... у-у-у... столетия... ху...

Родионов шел в том же темпе и словно в насмешку с улыбкой приговаривал:

– Мы еще и сполоснуться в отеле успеем.

На втором километре рядом с министром остались лишь сильно порозовевшие и вспотевшие гид и переводчик да двое личных охранников. Журналисты, которые были лет на тридцать моложе министра, снимали его уже из спешно вызванных по телефону автомашин.

Эти съемки вскоре смотрела вся Норвегия... Марафон по Бергену не видела только Россия...

В Индию мы летели снова без прессы. Несколько моих попыток убедить генерала Козлова взять с собой на борт хотя бы трех-четырех представителей ведущих российских телекомпаний и газет опять успехом не увенчались: Виктор Иванович снова весьма жестко отреагировал на эти мои просьбы. А пытаться уламывать Родионова в обход начальника его аппарата я считал делом непорядочным.

Уже на подлете к Дели членам делегации была дана установка слово «договор» при общении с прессой не употреблять, только «соглашение».

В ходе визитов за рубеж всегда есть правила игры, которые должны свято соблюдаться. Поскольку команда пошла из «штаба» нашей делегации и поскольку по заранее оговоренным с индийской стороной условиям в аэропорту не предполагалось встречи с прессой, мои пресс-секретарские обязанности на первой стадии визита особых проблем не сулили.

После приземления Родионов в сопровождении индийских официальных лиц и нашего посла прошли в зал приемов в аэропорту – короткая беседа, пока выгрузят багаж. Я осмотрел зал – журналистами и не пахло. С пресс-атташе посольства Валерием Владимировым сели за столиком в углу – обсудить план освещения визита в прессе и выпить по чашке кофе.

Все шло нормально до тех пор, пока какое-то интуитивное чувство не заставило меня уже по привычке выйти на зрительную связь с помощником министра генералом Козловым. Когда я увидел его свирепый взгляд, обращенный в мою сторону, чуть не подавился глотком кофе. В два прыжка оказываюсь рядом с ним. Козлов вне себя:

– Вы что, сюда кофе прилетели пить?! Кто подпустил к министру индийского журналиста? Почему министр сказал «договор»?

Еще прыжок – и я возле Родионова. Он продолжает спокойно отвечать на вопросы. Сердце мое останавливается, когда я услышал «договор».

– Соглашение, Игорь Николаевич, со-гла-ше-ни-е! – яростно бурчу я в самое ухо министра.

Родионов недовольно бросает:

– Не мешайте.

Интервью заканчивается. Я хватаю индийского журналиста за рукав рубашки и на отвратительной смеси английского и немецкого пытаюсь сказать ему, что слово «договор» надо заменить на слово «соглашение». Тот ничего не понимает. Зато я понимаю его, когда он почти панически кричит, что у него нет времени и что ему надо срочно передать интервью в редакцию.

Репортер растворяется в толпе. Ко мне подходит суровый Козлов и строго говорит:

– Делайте что хотите, а чтобы слова «договор» в интервью Родионова не было!

А я даже не спросил у журналиста, какую газету или компанию он представляет...

...Теплая индийская ночь. Аэропортовская возня. Сотни людей. Уже сообщили по радио, что машины поданы и надо рассаживаться. Наша делегация начинает подтягиваться к выходу. И пять минут на принятие решения... Моя голова похожа на компьютер первого поколения – скоро дым пойдет из ушей. Бросаюсь к Владимирову. Объясняю ситуацию. Он мгновенно исчезает...

Три часа ночи. Я не сплю. Жду звонка от Владимирова. Наконец, он звонит мне в номер:

– Старик, с тебя бутылка. Все уладил.

Благодарю Бога, что этот человек попался на моем пути.

...Сидим на переговорах. Министр обороны Индии в длинном белом одеянии. Его босая нога в сандалии экстравагантно смотрится рядом с лампасами Родионова. Индус говорит, что его страна в общем довольна состоянием индийско- российских отношений в военной области. Но есть немало проблем в сфере военно-технического сотрудничества. Жалуется на то, что мы не всегда соблюдаем условия контрактов по времени поставок военной техники. Командующие видами вооруженных сил поддерживают его. Родионов хмурится. Просит членов нашей делегации дать объяснения причин. Всем нам ясно, что значит Индия в стратегических расчетах России в здешнем регионе...

Затем начинается кульминация: приступаем к главному вопросу. Индийский министр плавно «входит в реку». За ним – Родионов. Начинается сверхсложное маневрирование. Ничего не говорится напрямую, но все понимают, о чем речь. Гроссмейстерская игра. В речи Родионова нет даже неточной буквы. Он в отличной форме. Аккуратно обходит рифы. Переводчики вспотели. Ход – контрход. Ход – контрход. Наконец начинает показываться берег. Индусы довольны. Мы тоже. Причаливаем. Я ловлю себя на мысли, что горжусь своим министром. Было много «сложняка», и ему приходилось выдавать экспромты. Тут – как на минном поле: полшага в сторону – взрыв. Обошлось. Пожатие рук...

Мы едем в старинный дворец. Посреди двора – огромный столб. Гид объясняет, что это «столб желаний». Надо попытаться охватить его руками, закрыть глаза и загадать желание, которое обязательно должно сбыться. Родионов подходит к столбу и скрещивает на нем руки. Закрывает глаза. За ним – вся свита.

Я подхожу к министру и негромко спрашиваю:

– Игорь Николаевич, что загадали?

– Попросил Бога, чтобы побыстрее началось нормальное финансирование армии, – отвечает он, улыбаясь. – Я серьезно...

Индия. Жара. Многие тысячи километров до России. Наверняка кто-то из наших просил новой должности, нового звания или здоровья. Родионов просил денег. Не для себя. Для своей армии...

Культурная программа продолжается. Мы едем в индийскую святыню – храм Тадж-Махал. Температура – плюс 37. Личный врач министра напоминает, чтобы никто не вздумал где-нибудь выпить сырой воды.

– Лучше принять для профилактики пару глотков виски.

Эта рекомендация врача страшно всем нравится. Ее мы

готовы выполнять безукоризненно и регулярно. Похорошело. Меня даже на стихи потянуло. Я начинаю экспромт:

Тыщу верст я отмахал,

Чтоб увидеть Тадж-Махал.

И теперь хочу признаться...

Порученец министра подполковник Юра Лаврухин добавляет:

Как и Тадж, хочу влюбляться.

Родионов улыбается. Все улыбаются. Всем хорошо. Мы идем сквозь многотысячную толпу паломников.. То и дело слышится:

– Рашин офисес.

За рекой у древнего дворца – зеленые посадки, чем-то очень напоминающие наши перелески.

– Чертовски хочется походить по земле босиком, – говорит Родионов...

Индийский офицер предлагает нашей делегации на обратном пути заглянуть в магазин его родственника.

– Мой родственник будет очень счастлив, если русский министр оставит в книге почетных гостей свой автограф. Такие люди делают честь его фирме.

Хозяин магазина встречает Родионова у входа во двор. Сама любезность. Безостановочно щелкают затворы фотоаппаратов. Бизнесмен готов, мне кажется, лично разложить перед Родионовым все товары. Министр проходит по залам, осматривает стенды. Владелец магазина настойчиво приглашает министра посмотреть дорогие товары. Но Родионов застывает перед картиной. Я смотрю на ценник. Сумма, которая почти равна командировочным министра. Больше по залам Родионов не ходил. Автограф оставил...

Во всех странах, где мне удалось побывать с ним, он чаще всего в качестве сувенира приобретал картины. Иногда они были совсем крохотные. Но почти всегда это были пейзажи... Случалось, спрашивал пластинки или кассеты со старым джазом.

ДЖАЗ

В доме приемов МО на Мосфильмовской Родионов принимал министра обороны США Уильяма Перри. Специально к этому событию была приурочена и концертная программа вокально-инструментального ансамбля Образцового оркестра Минобороны. Начальник оркестра был мужик хитрый и решил доказать несправедливость поговорки, что одним выстрелом двух зайцев не убьешь.

Вокалисты почти весь вечер пели исключительно на английском языке. Это было для Перри. Почти весь вечер гоняли джазовые мелодии. Это для Родионова.

Начальник оркестра внимательно поглядывал на министров обороны и сиял, как хорошо надраенный тромбон. И Перри, и Родионов были в прекрасном расположении духа, они время от времени даже барабанили пальцами по белоснежной скатерти стола в такт музыке.

Перри после каждой песни или мелодии показывал Родионову большой палец и широко улыбался.

Родионов отвечал дипломатической улыбкой.

Начальник оркестра, при Грачеве «гонявший» преимущественно цыганский репертуар вперемежку с одесскими блатными песнями, самодовольно штурмовал серебряной вилкой гору протокольного салата «Московский» и был абсолютно уверен, что все о’кей! Оставалась сущая формальность – в конце вечера получить очередную благодарность от министра.

Когда довольный Перри со своей делегацией покинул дом приемов, Родионов подозвал к себе сияющего начальника оркестра и спросил:

– Сколько иностранных мелодий вы сыграли?

– Десять.

– А русских?

– Три.

– В следующий раз приказываю играть наоборот. Иначе – объявлю выговор. Вы меня поняли?

– Так точно, товарищ министр обороны!

Популярность джаза в Образцовом оркестре с того вечера резко пошла на убыль...

Однажды он сказал мне:

– Страсть как не люблю холуев...

Один начальник академии повесил в своем рабочем кабинете огромный портрет министра обороны.

– Я думал, что ты умнее, – сказал ему Родионов.

ИТАЛИЯ

...К трапу нашего самолета ведет широкая красная дорожка. По обеим ее сторонам – почетный караул. Родионов обходит его вместе с итальянским министром обороны Адреаттой. Двухметровые гренадеры в импозантных одеяниях выглядят величественно.

– У них мужественный взгляд. Никто даже глазом не моргнул, – говорит Родионов Адреатте.

– Это потому, что они не боятся русского министра, – улыбаясь, отвечает Адреатта.

И снова «тяжелые шахматы» переговоров. Американцы, немцы, французы нервно контролируют ход визита русского военного министра. Их корреспонденты наводнили Рим. Все наличные силы разведки на ногах. Почему это происходит, понять не трудно: боятся, чтобы Россия не обратила Италию в свою антинатовскую веру с помощью каких-то нестандартных ходов.

На пресс-конференции Родионова и Адреатты это становится понятным с первых же вопросов. Западные корреспонденты, похоже, запаниковали: Москва и Рим подписали сразу два военных договора!

– Это еще одно яркое подтверждение тому, что Россия и НАТО могут вполне успешно сотрудничать на двусторонней договорной основе, без продвижения Североатлантического альянса на восток, – говорил журналистам Родионов.

В зале стояла какая-то настороженная, холодная тишина...

Темпы работы бешеные. Отдых только во время обеда. Родионов недоволен:

– Рубашку некогда сменить!

Отбой – за полночь. Подъем – до рассвета.

Охранники министра в утренней темноте ныряют в ледяной воде открытого бассейна среди желтых октябрьских листьев. Горячие итальянки с балконов таращат глаза на наших накачанных двухметровых ребят и знаками зазывают их в свои теплые номера. Нельзя – служба. Сейчас надо с министром еще на утреннюю пробежку.

Где-то кричат петухи. Появился свет в номере министра. 5.30. Заходит порученец министра Юра Лаврухин. В ожидании министра курим на балконе. Сочинять на пару стихотворные экспромты стало вроде хобби. Я начинаю:

Я думал, что в Риме рассветы тихи,

А здесь, как в России, орут петухи,

И здесь, как в России, прекрасны закаты...

Дальше у меня не получается. И тогда Юра довершает великое произведение:

Вся разница в том, что Италия – в НАТО...

Вечером – домой...